Я абсолютно не помню такого, чтобы отец, когда-либо, умерщвлял убивая, курицу. Это всегда считалось чем-то несерьезным, абсолютно проходным делом.Вспоминая детство, я совершенно не помню такой процесс. Бабушка и мама делали это как-то скрытно, не акцентируя на этом внимание детей. Вот к выщипыванию перьев, это да. Конечно, не в первом классе, а когда я стал чуть старше. Еще теплая тушка курицы, и надо дергать эти самые перья. Чем вся семья, за исключением бати, и занималась.
В раннем детстве, курица была тесно связана, в моих воспоминаниях, с лапшой. Мать катала длинные и тонкие листы теста, которые затем складывались и мелко шинковались. Затем полоски будущей лапши сушились на специально приспособленной, под этот процесс, женщинами, куске фанеры и складывались в полотняном мешочке.
И вот, когда надо было приготовить лапшу, курятник лишался одного из своих обитателей. Сразу скажу: это когда мы жили в частном домике, сразу после того, как хрущевское сокращение армии таки оставило моего отца без работы и без устойчивого, на некоторое время, социального положения.
Вспоминая те года, опять же скажу, что мяса мы тогда, вовсе не ели каждый день. Особенно - летом.
Ну так вот, если курица - то лапша. Позднее, в брежневские времена, мама освоила так называемого "цыпленка табака". Поскольку достаточно тощее, по сравнению с домашней курицей, куриное тело, в магазинах, при Брежневе, имелось почти всегда.
Мама научила меня, в те далекие времена, как правильно препарировать такую тушку. Разрез посередине, затем надо было придавить и распластать куриное мясо. Наперченное, натертое чесноком мясо курицы укладывалось в большую чугунную сковороду и сверху придавливалось крышкой. На которые ложились старые гантели, приспособленные(и утащенные насовсем у бати!) моей матушкой для кулинарного процесса.
Цыплята табака, у матушки, были просто замечательные. Как сейчас помню, мой отец поедал их так, as is, без какого-то либо гарнира...
Другое дело - баран. Некогда матушка их разводила, а потом, опять же, в застой, их просто покупали на рынке. Первоначально, как помню, в живом весе. Позднее - готовой тушей. Отец постарел, погрузнел, и у него уже не было сил возиться с убийством барана.
В моих воспоминаниях, он это делал очень ловко, в одиночку. Связывал веревками ноги, резал горло. Потом начиналось самое трудное. Тушка обвешивалась на турнике, и батяня, особым ножом, который он, предварительно, правил на оселке, начинал "раздевать" барашка. Иногда, кстати, шкура находила применение в хозяйстве. Чаще всего, однако, шкура выбрасывалась.
Доставался ливер (легкие, сердце и прочая будущая начинка для пирогов). Мать, в красных резиновых сапогах, вооружалась шлангом: часть бараньих кишок шла в дело. Вы будете смеяться, но я скажу правду: на домашнюю колбасу. Куда часть ливера и направлялась. А не в пирожки. Что вызывало, в детстве, двойственное чувство.
Поскольку я был отчаянным фанатом тех пирожков. Обычно их пекла бабушка. На дрожжевом тесте. До сих пор, в моих воспоминаниях, это было что-то божественное. Пирожки выкладывались на большом блюде, и накрывались полотенцами. Мне запрещалось, просто так, сильно таскать те пирожки, но понемножку же было можно?
Домашнюю колбасу я тоже обожал. И нисколько не думал, что ее появление, хоть как-то, связано с гибелью барашка. Гибель та, ващета, была связана с появлением дома гигантского, с моей детской точки зрения, холодильника ЗиС-Москва.Именно холодильник, когда он появился, послужил поводом безвременной кончины массы барашков. Дело всё в том, что баран, в морозильное отделение и в полку под ним, великолепно влазил.
Папа орудовал, в основном, только ножом. Быстро и ладно барашек превращался в пакеты. Ножом, каждое его(баранье) ребрышко, кроме самых маленьких, делилось на две-три части. И да, очень важно было оставить на каждом ребрышке, кус мяса. Батяня, в подростковом возрасте, меня полностью обучил сей нехитрой науке.
Далее, разрезался на части, по позвонкам, бараний хребет. До крестца. Его, папаша, одним ударом топора, хирургически точно, делил надвое. Напоминаю, мы жили в окрестностях Барнаула. И потому не удивляйтесь: крестец шел на бешбармак. Как и голова барана.
О, с ней была еще та морока! Использовалась паяльная лампа, особо прочное и тупое долото. Им папа, с помощью некоей лексики, за что мать его постоянно корила, выбивал голове зубы. Да, не помню точно, но, кажется, он еще где-то череп пробивал. Чтобы за столом, можно было легко, у сваренной головы, добраться до мозга.
В основном, барашек разделывался для тушения в казане с картошкой. Только передние лапы, сразу, подводились к стандарту варки борща. Каждая задняя нога укладывалась отдельно. Либо, сразу, часть мяса ноги срезалась на пельмени, а остальное - на борщ. Либо, если предполагалось другое использование, вся нога замораживалась отдельно.
Мама умела запечь целую ногу в духовке. Это было праздничное блюдо. Подавалась на блюде, ммм, вкуснятина! Когда дети подросли, ноги стало не хватать. Тогда матушка стала готовить их сразу две.
В углу, когда убивали барана, сидел и ликовал дворовый пёс Марат. Ну не знаю и не помню, почему он был Маратом, не спрашивайте меня!!! Но весь его облик, в тот момент, когда до него доходило, что вот-вот... Я никогда, хотя и имел собак после, не помню столь отчетливой и тихой радости у собакена... Это было что-то особенное!
Он первый получал тазик со свежеспущенной кровью. Мама кровяную колбасу не умела готовить и не любила...
Да, свинья. Когда одна, а когда и две. Это - в самом начале шестидесятых. Потом мама избавилась и от курятника, и от этих, довольно вонючих друзей человека.
Свинью ликвидировали осенью, в октябре. Сам папа не справлялся. Во-первых, свинья гораздо больше любого "боранека". Просто тяжелее. Во-вторых, убийство свиньи - это почти искусство. Ее не режут, а колют. Скажу честно, вызывали в дом опытного свиноубийцу. И они вдвоем проводили, физически тяжелые, манипуляции. Как конкретно убивали, я не помню. Помню как ее мыли, долго работали паяльной лампой.
Если честно, то искусство разделки свиньи, папа мне не передал. Ну вот не знаю я, что и как! Я даже не помню, как готовили свиную голову. Если честно, даже не помню, как ее ели. Смутно вспоминается, что свиные уши и щеки были почти деликатесом. Позднее я узнал, что это - настоящее лакомство литовской народной кухни.
Странно, но я почти позабыл всё, связанное со свининой. Кроме одного. Шашлык! Папа, после забоя, таки пускал часть мяса на такое вот использование. Да, целое ведро!Потому я, долгие годы спустя, наивно полагал, что хороший и вкусный шашлык может быть только из свинины.
Матушка, по моим детским воспоминаниям, превращала свинину в два сорта сала: просто в солёное. Именно его меня заставляли, холодным сибирским утром, в виде бутерброда, съесть с чаем. И в венгерский шпиг, с красным перцем. Отец его просто обожал. А я - нет. Поскольку перец. Только будучи курсантом военного училища, я наконец-то заценил мамин шпиг. Но тогда, у меня, возможности им полакомиться, резко снизились.
Как говорится, мы не ценим, что имеем. Потерявши, горько плачем.
И сейчас, давно уже сирота, я сильно чувствую, как мне не хватает моих родителей.Я сильно скучаю за своими папой и мамой. Как атеист, я твердо знаю, что мне с ними больше не увидеться и не поговорить. В том числе - и не попробовать никогда те свиные колбаски, что готовила мама.
Journal information