Зимним вечером в одном из залов Английского Клуба у Синего моста в Санкт-Петербурге собралось несколько человек. По столичным улицам мела вьюга, завывала, бросала пригоршни снега в толстые стекла окон клуба. Здесь же, в Портретной комнате, было тихо и уютно. На стенах висели картины с морскими сюжетами, перемежаясь изображениями джентльменов в полный рост, в париках, с длинными носами и круглыми глазами. То ли лорды, то ли принцы-консорты...
В камине потрескивали дрова, от огня шло приятное тепло. Оплывали свечи в канделябрах.
Неслышно скользили стюарды, разнося кофе и чай. Толстые персидские ковры глушили звуки.
Среди присутствующих находился известный поэт и баснописец Иван Андреевич Крылов - толстый и одутловатый. Он сидел на своем излюбленном диване, занимая его изрядную часть, и дышал тяжело, с легким присвистом. Он только что принял ланч на английский манер - ростбиф неимоверной величины, с гарниром из новомодного привозного картофеля, зажаренного до золотистой корочки в свиных шкварках, и гренки из пшеничного хлеба. Картофель, или как его называли англичане - потаты, он особенно любил, и съел его не менее трех или четырех фунтов.
Запил все эти яства русский баснописец тремя огромными кружками тёмного, как дёготь, ирландского пива - и сейчас отдыхал, сонно поглядывая на посетителей.
В толстых пальцах, подобных английским свиным сарделькам, была зажата зубочистка, и Иван Андреевич время от времени ковырял ею в зубах.
Среди людей он был известен как большой любитель поесть, и в Клубе к этому давно привыкли и подавали ему кушать много и обильно. Но и остальные дни, когда он не появлялся на набережной Мойки, он так же ел очень плотно, раз пять - шесть на дню.
Во всех столичных ресторанах и трактирах он был своим человеком и разбирался в меню и особенностях кухни, как старый лоцман в любимой бухте.
Не было в городе того блюда, которое он бы не попробовал, и не поставил свою весомую оценку.
Поэтому, с большой радостью, Иван Андреевич состоял почетным членом Английского Клуба, кухня которого считалась лучшей в городе, а большую часть времени посетители проводили за игорными и обеденными столами. Последним он уделял повышенное внимание.
Ныне же газеты были прочитаны, карты приелись. Захотелось послушать занятных историй. Один из членов Клуба, Франц Карлович Бердов, известный промышленник и владелец Металлического завода, опершись на камин, и изящно попыхивая сигарой, попросил:
- Иван Андреевич, голубчик, рассказали бы Вы нам о еде, как правильно, а главное полезно кушать, - он иронично улыбнулся. - Уж вы-то в этом деле мастер.
Удобней устроившись в креслах, набив трубки или по примеру Берда, запалив сигары, согревая бокалы с коньяком в руках, посетители приготовились слушать.
Иван Андреевич оправил свой неряшливый сюртук, закапанный соусами и подливами за многими обеденными столами, пошевелил толстыми пальцами, собираясь с мыслями. Обвел слушателей сонным взглядом заплывших глазок и начал, словно бы нехотя, со снисходительной ленцой:
- Еда для того и есть, что бы её есть! Только так, а не иначе, господа. Мельница сильна водой, а человек едой...
Здесь он замолчал, сонно уставя глаза в пол - вроде как утомился от слов. Посидел немного, дыша с присвистом, улыбнулся - видимо, какая-то мысль показалась ему забавной. Когда глянул на своих слушателей, в глазах блеснуло нечто живое и заинтересованное:
- Кушать я люблю по нашему, по-русски, согласно обычаем старины седой. Предки наши ох как мудры были.
Для аппетита лафетник беленькой, с холода. С водкой дружить - здоровым прожить! И селёдочка нежная в маслице плавает, посыпанная лучком. Двумя-тремя кусочками закушу, потом немного молоки с колечком лука - больше не надо. Теперь можно и есть начать.
На столе уже лежит душистый хлеб, солонка и перец красный и черный. Отдельно находятся соусы нескольких видов - всё это нам еще пригодится.
Обычно люблю начинать с простых мясных щей на говяжьей голяшке, топленых в печи. А запах, какой от них идет, не хочешь есть, а не удержишься! Жиринки плавают, как архипелаги в море. Выхлебаешь тарелку - живот возрадуется. И второй лафетничек.
Хочу сказать пару слов про холодные супы, которые ныне входят в моду в Европе, - Крылов сердито и недовольно засопел. - Это чёрте что, господа, а не еда. И не суп, и не компот. И запаха нет, и вкуса. Есть холодный суп нормальному человеку никак не возможно. И рекомендовать Вам такое блюдо я не могу, извольте. - Иван Андреевич сделал небольшую паузу.
- После горячего супа, перехожу на холодную закуску, например холодец из утки с трюфелями. Съешь лоточек - хорошо же. Утка жирная, а мы жирок хлебушком осадим, да еще водки стопочку. Кости под стол, нечего им среди доброй еды валяться.
Затем можно уделить внимание и серьезной еде. Поросёнок под хреном пойдет в самый раз, или например кролик тушеный с луком и вином. Поросенок лежит молодой, румяный, кожица слегка просвечивает, в зубах яблоко зажал, а хвостик крючком. Разрезаешь его - а оттуда душистый пар. Мясо нежное-нежное, от костей само отслаивается, его и жевать не надо. Помажешь его горчицей, сольцой присыплешь, да чеснока зубец. Или в соус помакать. А водочки под поросеночка? Сам Бог велел! - рассказ о любимом увлечении захватил Ивана Андреевича. Глаза его сверкали, начёсанные волосы топорщились во все стороны, в речи появилась страсть.
- Салфетки для рук? Вздор! Одежда есть или скатерть!
Ну а тут и рыба подоспела, можно карпа печённого скушать, а можно и солянку рыбную на сковороде. Главное не торопиться, есть с пользой, толком, расстановкой. Еще водочки выпить, да под икорку черную.
А вот здесь надобно малость передохнуть, пару пуговиц на сюртуке расстегнуть не помешает, да и пот рукавом утереть.
Также, господа, хотел бы обратить внимания на поваров. С ними, окаянными, надо ухо востро держать. Чуть зазеваешься, так они чернослив куда надо и куда не надо запихнут. Как говорят, и щуке в пасть и гусю, извините, в зад. Так что, в каком трактире или ещё где, я их, бестий, сразу насчет чернослива предупреждаю, что бы ни баловали. Да, они уже и сами меня знают, и куда не приду, всё правильно делают. - Иван Андреевич заколыхался чревом, задышал еще громче - так он смеялся. Потом успокоился.
- Ну что ж, пора продолжить кулебякой. Что нам надобно знать про кулебяку? А то, что это исконно наша еда. Как говорит Николай Васильевич, умный молодой человек и мой хороший знакомец: 'правильная кулебяка - на четыре угла. В один угол положи ты мне щёки осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с луком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого. Да чтоб с одного боку она, понимаешь - зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то, понимаешь, пропеки её так, чтобы рассыпалась, чтобы всю ее проняло соком, чтобы и не услышал ее во рту - как снег бы растаяла'. Вот такую кулебяку надобно кушать.
Впрочем, иногда вместо кулебяки, прошу подать яичницу. На большую сковородку кладут три-четыре ломтя грудинки, жир они пустят, подрумянятся, перевернуть их сразу на другой бок, а сверху десяток яиц разбить. Посолить. Потом, когда уже поджарится всё, посыпать петрушкой или укропом, и про перец не забыть. Под такую яичницу хорошо съесть пять - шесть огурцов, и круг колбасы, но только не особо жирной. Доброе кушанье.
А омлетом меня не заманишь, пусть англичане его едят!
Следом каша, что бы хорошо в животе было. Гречневая каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец наш родной. Люблю кашу разную, но особо выделяю гречневую с грибами или рисовую с изюмом и мёдом. Каша тем хороша, что чем больше её съешь, тем и лучше для живота. Ну и ещё стопку водку, последнюю, что бы всё улеглось, как следует.
Вот с основной едой и покончено. Теперь можно и сладкое нести - ватрушки или коржи с корицей. Тут уже пора и самовар с чаем, да с вареньем, вишневым или абрикосовым.
Эх, господа, представьте, чай свежий, душистый, на травах, с долькой лимона и такой горячий, что аж брызжет, пока его наливаешь. Сам стакан, от жара запотевший, стоит в серебряном подстаканнике. Хорошо же! Выпьешь стаканов пять - шесть и разомлеешь. Никуда идти не хочется, да и не надо.
Ну и заедки под чай, как же без них русский обед? Сахар кусковой, леденцы, пряники и изюм. А на тульский пряник, господа, знаете, как приятственно смотреть? Лежит он такой, весь из себя спокойный, как кирпич, глазурью облит, аж блестит. Снизу пропечённый, темный, а верх светлый. Ну-с, сейчас мы тобой займёмся.
Вот собственно и всё, и не сказать, что бы много еды то было, простой обед обычного человека.
- Иван Андреевич, а животом или заворотом кишок не страдаете?- с интересом спросил Николай Иванович Гнедич, поэт, более всего известный как переводчик на русский язык 'Иллиады' Гомера. Рассказ баснописца произвел на него сильное впечатление, и Николай Иванович посматривал на Крылова уважительно, с изрядной долей восхищения.
- Ещё чего, со мной не забалуешь, - заволновался Иван Андреевич, и даже нахмурился, вроде как глупость услышал. - Он у меня учёный, живот то. Вот съем я, например, миску груздей под сметаной, запью ржаным квасом. А желудок урчать начнет. Ах ты, волчья сыть, играть со мной вздумал? Я ему тарелку борща с чесночком и пяток галушек. Ещё урчишь? На тебе, милый, десять блинков с икоркой! Блин не клин, брюха не расколет. Успокоился? Нет? Ну, тогда получай пару жареных перепелов, фаршированных брусникой. Вот и всё, затих. Впредь знать будешь, с кем шутить. А что бы запомнил, сверху ещё и чугунок отварной репы с салом.
- Много ли русскому человеку нужно? - таким риторическим вопросом закончил Крылов свой рассказ.
Источник.
От Антисемита. А мои запросы - скромные....
Journal information